Любой солдат мечтает о мире. Почему актер театра стал бойцом спецроты
Ульяновским поклонникам Мельпомены он знаком по ролям Шута в «Двенадцатой ночи», Эрика в «Тетках», Ислаева в «Месяце в деревне» и Обломова в одноименном спектакле. Но сегодня другие времена, так что знакомьтесь заново: боец специальной роты, позывной «Чечен».
- Давай с самого начала: кто ты на СВО?
- Уходил я с именным ульяновским батальоном, считался гранатометчиком, тренировался как штурмовик, но потом прошел месячное обучение в Хабаровске по другой специальности. Причем в мирное время - это полугодичные курсы, но нас прогнали по ускоренной программе. Сказалось ли это на качестве? Ну, немного да. Есть определенные нюансы, которые и впрямь требуют более длительного обучения, чтобы полностью это понять, переварить и успешно применять на практике. Сейчас я боец специальной роты.
- Почему ты записался в добровольцы?
- У меня дед был профессиональный военный. Он прошел всю Великую Отечественную, служил и после. И воспитывал меня - я рос без отца. И он бы не понял, если бы я стал отсиживаться в стороне, когда такое происходит с нашей Родиной. У меня в Донбассе погибли два двоюродных брата, второй - уже в ходе СВО. Но твердо знаю: теперь дед бы мною гордился.
- Многие друзья были в шоке от твоего решения, отговаривали тебя…
- Да, хотя это было абсолютно бессмысленно. Но из песни слов не выкинешь - как только меня ни называли после того, как я подал заявление в батальон. Знаешь, уже послужив, я понял, что в чем-то они были правы. Нам, творческим людям, на войне куда сложнее, чем в мирное время. Да, это война, там трудно всем. Но мы не то чтобы особенные, но внутренне, думаю, нам сложнее привыкнуть, адаптироваться.
- До этого тебя никак нельзя было считать человеком войны. Насколько за год все изменилось, насколько ты сейчас актер, а насколько - боец?
- Наверное, сейчас я… и не актер, и не боец. Не боец, потому что я еще не настолько профессионал, а не актер - потому что я живу в другом, совершенно другом мире.
- А что-то общее между миром войны и миром театра есть?
- Ха! Одно только название чего стоит - театр боевых действий. В чем еще есть пересечения? Как я всегда называл это в театре: «интриги, скандалы, расследования». Люди-то везде одинаковы, так что без этого не обходится, наверное, нигде.
- Каково было привыкать к совершенно новому образу жизни?
- Мой инструктор Руслан Фомин прозвал меня «звереныш». Почему? Вот так я со стороны был похож на испуганного зверька. Творческий человек, попавший в эту машину силы, к людям, прошедшим не одну войну, по-другому и не может выглядеть. И ты понимаешь, что тут все по-другому. Это в кино все красиво, оно на то и кино, чтобы заставлять гордиться своей армией, своими героями…
- А ты в фильмах про войну не снимался?
- Нет, в спектаклях играл, а до кино, нет, не дошло. Но это разные вещи: в кино, в отличие от театра, все-таки есть какие-то взрывы, свист снарядов… Хотя все это абсолютно искусственно. Разница есть даже между взрывами, к которым нас пытались приучить, заставить привыкнуть, и реальными взрывами на линии боестолкновения… Страшно на фронте? Тогда нет. А вот сейчас, когда я в отпуске, весь тот испуг меня понемногу начинает догонять.
- Отпуск скоро заканчивается, как думаешь: испуг останется здесь или вернется с тобой на фронт?
- Даже не знаю… Как сказал один человек: «Тогда я ехал - еще ничего не знал, а сейчас я еду - уже все знаю». Но меня не так воспитывали, меня воспитали с пониманием того, что в любом решении необходимо идти до конца. Не приучен я включать заднюю.
- Можешь ли назвать конкретного человека, которому ты благодарен за военную науку?
- Руслан Фомин. Кстати, наш, ульяновец. Жесткий инструктор, с большой пользой меня гонял. Но, в принципе, много таких бойцов и офицеров - все чему-то меня учили.
- Твои ощущения от первого боевого выхода?
- Не сказать, что испугался, пятая точка заросла «насмерть», больше, наверное, адреналина было. Но для актера это была богатая гамма чувств…
- Что помогает тебе на СВО?
- Шекспир. Его сонеты помогают собраться, сосредоточиться - проговариваю те, что знаю, про себя, когда надо.
- А чего больше всего не хватает?
- Песен. Искренних песен под гитару. Да, у нас многие умеют петь, но там не до пения. Кстати, моих сослуживцев расстраивает, что я актер, а петь не умею.
- Ты сказал, что понял, зачем мы там, когда смотрел на донецких детей…
- Да, когда я увидел жизнь, увидел быт этих ребят, я понял, что пошел на СВО, чтобы такое никогда не дошло до детей, которые живут здесь, в мирной России. Чтобы они никогда не познали эти ужасы. Это неприемлемо и для взрослых, хотя кто-то и приспосабливается, привыкает, а для детей тем более. Да, психика у детей более гибкая, но она и ломается быстро.
- Изменилось ли твое отношение к войне?
- Конечно! Я еще больше стал ее ненавидеть. Любой воюющий солдат мечтает о мире. Мечтает, чтобы никогда не повторилось то, в чем он участвовал.
- Что удивило тебя, когда ты выехал в отпуск из зоны СВО?
- Все потрясло! Осознание того, что вокруг не стреляют… этого не передать словами! Да, сложно сформулировать… Просто понимаешь, что ты попал в другой мир. Если там ты знаешь, что мирной жизни не существует, то здесь понимаешь, что люди не знают о том, что происходит там. Да, об СВО много говорят по телевизору, многие обсуждают на кухне, но этого недостаточно, чтобы полностью осознавать, что рядом идет война. И, наверное, это даже правильно.
- В отпуске спишь спокойно, тишина не мешает?
- Выспался только за два последних дня, до этого почти две недели спал, как и привык за последнее время, все слыша вокруг и прекрасно понимая, что происходит в квартире и за окном. Такой специфический полусон…
- Как вы относитесь к противнику?
- С уважением. Там в любой момент могут оказаться более умные, более профессиональные люди - и ты не вернешься…
- Что-то можешь посоветовать людям, которые сейчас здесь раздумывают: подписывать контракт или нет?
- Ничего. Это личный выбор каждого. И каждый принимает решение самостоятельно. Очень сложный выбор. Даже одно дело - сидеть и думать здесь, и совершенно другое - подписав контракт, приехать туда.
- Сам долго думал?
- Я принимал это решение год. Я понимал одно: не факт, что я вернусь к своим близким.
- Как, кстати, со льготами для тебя и твоих близких?
- Вообще ничего не знаю. Но не потому, что их нет, а потому что сейчас мне не до них. Они могут понадобиться, когда я вернусь. А сейчас какие мне льготы? Сегодня я здесь, а на днях - опять там.
- О помощи бойцам. Слышал, чем-то тебе помог наш драматический театр…
- Да, было. Нам для работы понадобился «тепляк», и, узнав об этом, наш театр отдал весь сбор с одного спектакля на его покупку и отправил нам.
- Что, со снабжением все-таки есть проблемы?
- Ну, есть, скажем так, определенные косяки. Кое-какое оборудование до нас не доходит. Не знаю почему, может потому, что его нет, а может потому, что мы не настолько еще профессионалы, чтобы нам его давать. (Смеется.) Какую-то часть того, что нам надо для работы, мы приобретаем за собственный счет.
- Приехав в отпуск, ты сказал, что «теперь мы другие люди», расшифруй.
- Все по-другому: другие краски, ощущения, вкус, запах, даже отношение к людям стало совсем другим. Пример? Вот пытаются тебя вызвать на конфликт, а ты стоишь и думаешь: жизнь быстротечна, нет смысла тратить время на какие-то сиюминутные разборки… Есть мнение, что те, кто прошел войну, шизанутые. Да не шизанутые мы, мы нормальные. Просто не надо нас провоцировать. Мы твердо привыкли, что любая провокация должна получить отпор. В горячих точках по-другому нельзя. Просто когда сталкиваются военный и гражданский мир, они не понимают друг друга.
- Когда вернетесь с победой, сможешь ли дальше работать в театре?
- Даже не думал на эту тему. Для меня все пока там, на СВО. Если начну задумываться о будущем, не смогу выполнять поставленные задачи.
Георгий Кузнецов
Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.