Бабушкины пироги, дедушкины «сказки». Каким счастливым было детство в деревне

Воскресенье. Седьмой час утра. За окном еще темновато, а по всему дому уже разошелся, расплылся аромат только что испеченных в русской печке хлеба, пирогов, булочек.

С четырех часов ночи в доме начинается движение: надо нагреть воды для коровы и другой скотины, накормить гусей и кур. Пока на улице морозно, в доме, в деревянной загородке, живет маленький теленок от коровы Субботки. Он тоже просит есть, напоминая о себе громким мычанием.

Хотя дверь в комнату закрыта, но мне хорошо слышатся шаркающие шаги бабушки Вали, иногда ее громкое ворчание на деда Петю, когда он что-то не слышит, а это бывает часто (дед много лет работал кузнецом и слух его испортился). Бабушка старше деда на семь лет, она заправляет всем в доме, но исподволь, только делая вид, что она побаивается мужа.

Сквозь сон я слышу, как бабушка растапливает печь на кухне принесенными с вечера дровами, уже возится с начинкой для пирогов, потом раскатывает тесто. Дел у нее много.

К утру в комнате становится прохладно (это чувствуется, если высовываешь ногу из-под одеяла), но я все равно беззаботно лежу в кровати на пуховой перине и предвкушаю то наслаждение, с которым буду завтракать бабушкиными пирогами. И вот когда совсем не спится, слезаю с кровати и иду на кухню. Бабушка уже успела прибраться. Она у нас аккуратница! Больше тридцати лет своей жизни бабушка проработала в нашем совхозе «Свободный труд» (с. Апалиха Майнского района) уборщицей в медицинском пункте, а называли ее все ни много ни мало – помощницей медсестры Валентиной Петровной. Менялись медсестры, а бабушка оставалась на своем месте. В медпункте всегда был абсолютный порядок: блестели разложенные на подносе инструменты, на которых не было, я уверена, ни одного микроба, лежали аккуратно сложенной стопочкой накрахмаленные белоснежные салфетки (полотенца, пеленки), нигде ни пылинки, ни соринки. Врагом становился тот, кто смел посягнуть на эту чистоту! За словом в карман бабушка никогда не лезла. В этом царстве чистоты и порядка мне позволялось иногда посидеть где-нибудь в уголочке, ничего не трогая, ни к чему не прикасаясь. И бабушка – строгая, сердитая, даже чужая.

Но дома… дома – совсем другое дело! На большом кухонном столе лежат пироги, заботливо укутанные бабулей. Она просто для порядка спрашивает у меня, какие пироги я буду есть: с картошкой, с яйцом, с рисом и изюмом или с капустой? Конечно, бабушка знает, что больше всего я люблю с капустой. В кружке – сладкий чай, на тарелке – нарезанные ароматные пироги. Вот счастье-то! Меня удивляло, как много пирогов она пекла, как много начинки для них нужно было приготовить. И все у нее получалось сказочно вкусным. А главное, завтра бабушка понесет эти пироги в контору совхоза, в магазин, на почту, к себе на работу, будет всех угощать ими!

Я любила такие утренние посиделки с пирогами. Бабушка, умаявшись, садится рядом со мной, а я ее о чем-нибудь спрашиваю:

– Бабу-у-ль, а ты в каком году родилась?

– В 24-м, – отвечает бабушка.

– Легко запомнить.

– Почему?

– А потому что в 1924 году Ленин умер…

Или такой диалог:

– Бабуль, а твой папа на войне погиб?

– Да, на войне, но не от пули.

– Это как? – удивляюсь я.

– Его немцы отравили. И его, и его товарищей. Много их умерло. Накормили, а еда была отравленной.

Правда это или нет, не знаю. В «Книге Памяти» Ульяновской области мой прадед Петр Григорьевич Кадрев значится пропавшим без вести. Много еще о чем говорили мы с бабушкой, да не все запомнилось…

А дед уже что-то мастерил на улице: точил, резал, пилил, сверлил. Делает он все медленно, с одышкой. Здоровье дедушка оставил в кузнице: побаливает сердце, он плохо слышит и видит. Врачи посоветовали сменить работу, и вот он экспедитор на птицефабрике, а потом – завгар в совхозе «Свободный труд». По работе его часто отправляли в командировки, в том числе и в Москву. Не знаю, радовалась ли бабушка этим поездкам, но я всегда. И ждала деда с нетерпением – он непременно привозил гостинцы: конфеты, игрушки, а в 80-х годах прошлого века дефицитные вещи.

К деду, Петру Михайловичу (или просто «Михалычу») всегда кто-то приходил: кому-то что-то нужно починить или помочь советом. Между делом дед рассказывал байки – истории из своей жизни, верно, немного приукрашенные.

Покручусь я около дедули, посмотрю, что он делает – трогать инструменты он не разрешал – и домой уйду. В сенях от двери до двери пробегаю очень быстро. У стены сидят гусыни-злыдни, они высиживают яйца. Увидев меня, гусыни вытягивают свои длинные шеи (мне всегда казалось, что еще чуть-чуть – и схватят меня!), я их боюсь. Иногда я заходила в чулан бабушки – и это было нечто вроде пещеры Али-Бабы, только у бабушки свои сокровища! Помимо разных вещей, здесь в великом множестве хранились: стиральный порошок, мыло хозяйственное и соль (даже окаменевшая). «Зачем тебе столько всего?» – спрашиваю я бабулю. «На всякий случай!» – отвечает мне она. Сейчас-то я понимаю, про какой случай она говорила, эта привычка – набирать про запас – осталась с войны.

Днем мы играли в лото или домино, это особенно интересно, когда приходили родители или приезжали гости из города (из Ульяновска). За столом шумно, весело. Потом бабуля непременно угощала всех домашними пельменями и пирогами. Ближе к вечеру все расходились и разъезжались. А я взбиралась на русскую печку по деревянной, выкрашенной голубой краской лестнице с четырьмя ступеньками. Это мое любимое место. На печке лежит старое одеяло и подушка, можно просто полежать в тепле, или поиграть, или сверху смотреть на то, что делает на кухне бабуля: готовит ужин, пропускает через сепаратор молоко, пахтает масло. Я спускалась с печки и иногда тоже крутила ручку маслобойки (у нас ее называют «пахталка»), хотя знала, что это однообразное занятие мне скоро наскучит. Бабушка это тоже знала и потому неохотно уступала мне свое место. Крутить лопасти в пахталке надо очень долго и безостановочно, а я то и дело открываю крышку и заглядываю внутрь: где же масло?! Бабушка не выдерживала.

В зале темно, дед экономит электричество. Лампочка горит только на кухне. В восемь, в девятом часу вечера дед гасил свет, мы ложились спать. Для меня это рано, поэтому сна нет. Лежу с закрытыми глазами и слушаю нестерпимо громкое «тиканье» будильника, которое эхом раздается по всему залу. Наконец не выдерживаю, слезаю с кровати, беру ненавистный предмет и несу его в комнату деда. Ему все равно, он уже давно спит, да и плохо слышит. Теперь можно спать.

Уже прошло пятнадцать лет, как не стало бабушки Вали и деда Пети. Они ушли друг за другом, прожив вместе 51 год: сначала дед, через три с небольшим месяца, в ночь на Светлую Пасху, – бабушка. Их помню я, о них знают мои дети. В воспоминаниях моих земляков дед – балагур, душа компании, про бабушку же все, кто ее знал, говорят: «Какие пироги она пекла, таких сейчас нет!»

Лариса Сидоренко

Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.