Марк Розовский: «Я прожил уже 200 жизней»
«Я очень обязан Николаю Карамзину во всем. Первой в моей жизни режиссерской работой на профессиональной сцене, в БДТ в 1972 году, была «Бедная Лиза». То, что Карамзин называл «повреждением нравов», к сожалению, происходит сегодня и в нашем обществе. Только русские классики с их фундаментальными ценностями могут противостоять этому явлению».
Эти слова сказал на открытии IV Международного театрального фестиваля «История государства Российского. Отечество и судьбы» народный артист России, художественный руководитель Московского театра «У Никитских ворот» Марк Розовский. Спектакль «Папа, мама, я и Сталин» открыл фестиваль и четырехдневные гастроли этого столичного коллектива. А накануне мы поговорили с режиссером о жизни и театре.
Большой террор не осмыслен
- Марк Григорьевич, «Папа, мама, я и Сталин» - частная история или история страны?
- Сначала мною была написана книга под этим же названием. Это моя судьба, моя жизнь. Но дело не во мне, хотя, конечно, это автобиографическое произведение, в нем действует мое альтер эго с моим именем. Трагическая судьба была у моих родителей. Мама и папа любили друг друга, как Ромео и Джульетта. Это была потрясающая любовь двух сердец. Их чувство было погружено в самое страшное время нашей многострадальной истории. Я родился в 1937-м в Петропавловске-Камчатском, куда мои родители поехали строить судоремонтный завод, строить социализм, в который они верили. Но когда мне исполнилось восемь месяцев, за отцом пришли. Совершенно неожиданно. И дальше началась трагедия огромной любви, трагедия разрыва, который возник в силу тех исторических катаклизмов и в который были погружены не только мои родители. Потом военные годы, безотцовщина, нищета в коммуналке, где жили 83 человека и где бегали крысы. Но дело не во мне - я еще раз подчеркиваю. Это частная история, но она, как мне думается, должна служить каким-то обобщением, она должна заставить задуматься о нашей истории, поразмышлять о том, что в ней было страшного, разрушающего, оскорбительного, унизительного, смертоносного. Как выжить в этих условиях, как остаться человеком?
- Ваш отец выжил…
- Мой отец не признал под пытками своей вины, поэтому он выжил… А миллионы погибли. Большой террор нами сегодня не осмыслен с моей точки зрения. И это большая беда для нашего общества. Пока мы свою историю в ее самых неприятных, жестоких, трагических разрывах не будем осмыслять или будем врать по этому поводу, до тех пор будет риск, что такое может повториться. Поэтому русская культура велит театру защищать фундаментальные ценности, человеческое я, человеческое достоинство. Этому мы служим в меру наших сил.
«Люблю театр-гнездо»
- Знаю, у вашего театра небольшой зал. Вам и вашим актерам важно, сколько мест в зале?
- Важно. С одной стороны, играть в небольшом зале нашим артистам, безусловно, приятно. Потому что наше искусство контактно, и если зритель прекрасно чувствует на определенном расстоянии актера, идущие от него горячие токи и волны, другая энергетика возникает и у актеров, и у спектакля. Помню, однажды во МХАТе я забежал на последний ряд в самую верхнюю ложу, в которую когда-то студенты ломились. Шел спектакль «Дядя Ваня», и я там увидел такого ма-аленького Смоктуновского, говорящего тихим голосом. Потом подошел к нему: «Иннокентий Михайлович, по-чеховски вы абсолютно безупречны в роли, но…». А он ко мне наклонился и сказал: «Да, играем Чехова из жизни муравьев». Понимаете, в малых залах контактность другая. Ну и потом количество зрителей серьезно влияет на субсидирование театра. А стоимость условного «Вишневого сада» что во МХАТе, что у нас должна быть примерно одинакова, декорация в любом пространстве - быть достойной. Да мы испытываем колоссальные сложности, иногда жаримся на сковородке, но выходим из положения, зарабатываем. Мы аншлаговый, успешный театр. Мне грех жаловаться. Но из-за того, что у нас зал небольшой, приходится не столько завидовать, сколько принимать судьбу такой, какая она есть.
- Но ведь в вашей биографии были и крупные академические театры.
- Наш театр имеет студийную основу. Я не назначенец. Мы открыли 36-й сезон, 36 лет я бью в одну точку, хотя до этого ставил в БДТ, во МХАТе, других весьма видных театрах, на телевидении. Но я спустился в самый низ, в самодеятельность. Хотя в одну реку не входят дважды, но после студии «Наш дом» в Московском университете, которую в свое время разогнали, я, имея возможность работать в профессиональном театре, все-таки пошел создавать свой театр. Считаю, что в наше время надо быть строителем театра. Я люблю театр-гнездо, труппу-ансамбль. В антрепризе этого невозможно добиться, там собираются случайные люди, пусть даже талантливые, сходятся-расходятся. А мы делаем одно общее дело, и, как говорил Вахтангов, у нас все друг другу друзья. Поэтому за 36 лет у нас в театре нет никаких интриг, никаких расколов (мысленно постучу по дереву два раза).
- Какими качествами должен обладать актер, чтобы стать единомышленником Марка Розовского?
- Да, есть такая шутка Шуры Ширвиндта, что театр - это террариум единомышленников. У нас нормальный живой коллектив. Конечно, возникают и конфликты по мелочам, горячие споры, театр - дело небесконфликтное. Но студийная основа спасает и по сей день. Наш актер - со свободными мышцами, свободно мыслящий, свободно импровизирующий, просто свободный человек. Но имеющий нутро, интеллект, чувство юмора, понимающий душу и боль другого человека. Русский актер русской реалистической школы - это особая профессия. Он пока себя не истерзает, пока, работая над ролью, не вонзит ногти-когти себе в грудь, он полон сомнений, не верит себе, не верит никому, иногда своему любимому режиссеру. Мучает себя, жену, детей, друзей. При этом актеры нашего театра достаточно синтетичны. Сегодня играют трагедию. А завтра мюзикл, где все танцуют, поют, легко двигаются.
Искусство не обязано спасать мир
- Вам дважды присваивали звание «Россиянин года». Что при этом испытывали?
- Конечно, это почетное, какое-то ошеломительное звание. Вообще, думаю, что второй раз мне по ошибке его присвоили. Не знаю, давали ли кому-то дважды. Знаете, мы еще живем в той системе координат, где не исчезла советская распределительная система, которая пытается ужиться с рыночными отношениями. С трудом уживается. Иногда удачно, иногда совсем катастрофично. Но так уж повелось, что звание должно помочь утвердиться моему делу. Иногда меня спрашивают: «Вы тиран?». Никакой я не тиран. Тиран - это тот, кто кого-то зажимает, угнетает, душит. А я обожаю людей, с которыми работаю. Дверь в мой кабинет всегда открыта, у нас демократия. Другое дело, что я должен навязывать им свою художественную волю. По приказу в театре ничего нельзя сделать. То есть приказы мы издаем. Но в театре надо увлечь. Это самое трудное и важное. Собственно, в этом и состоит моя профессия. Если мне не верят - возникают сложности, если я кому-то не верю - тоже. Но все преодолимо в процессе постижения той драматургии, которую мы ставим и стараемся постичь. И в этом увлекательнейшем процессе ты становишься счастливым человеком. Я поставил в своей жизни около 200 спектаклей. Но вся штука в том, что эти 200 спектаклей - это мои приключения, мои улеты в другую жизнь. То я улетел с Шекспиром, то с Чеховым, то с Гоголем, то с Мопассаном. Зрители или прохожие живут своей жизнью, заботами, суетой, конкретикой будней. А я прожил уже 200 жизней.
- Говорят, красота спасет мир, но в это уже верится слабо. Может, театр спасет мир?
- Это, конечно, словесная эскапада Достоевского, она красиво звучит. Но искусство не обязано спасать мир. Это мы должны спасаться искусством. Искусство и культура вне нас. Постигайте. Также и театр - он что-то выражает, вопрос в том, как это воспринимают люди. Иногда человек только на пороге постижения жизни, и тогда театр может на него повлиять в добрую сторону. Но это не значит, что функция театра - воспитывать и воспитывать. Этого не ждите. Очень много плохих людей посещало очень хорошие спектакли, и что же? Но масса прекрасных людей посещают прекрасные театры, будем этим довольствоваться и будем счастливы.
Татьяна АЛЬФОНСКАЯ
Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.