«Солнцу не прикажешь». Как приняли ульяновцы повесть Солженицына
Повесть Александра Исаевича Солженицына «Один день Ивана Денисовича», опубликованная на волне хрущевской «оттепели», имела оглушительный успех у читателей и вызвала астрономическое количество печатных откликов по всей стране. Не осталась в стороне и пресса города Ульяновска.
В 1962 году, в одном из декабрьских номеров главной партийной газеты «Ульяновская правда», появилась рецензия местного журналиста Алексея Даниловича Астафьева «Солнцу не прикажешь». Вполне вероятно эта публикация могла быть незамеченной и оказаться под спудом сотен других, не попади она в руки писателя. По свидетельству Н.А. Решетовской, вырезку с рецензией прислала в Рязань Е.К. Игошина, «добровольный» библиограф Солженицына в это время.
Алексей Данилович Астафьев, ульяновский журналист
Не лишне упомянуть здесь, что «Ульяновск» не был для Александра Исаевича второстепенным топонимом. С нашей областью он связан и биографически и творчески: первый раз Солженицын побывал здесь еще до второй мировой войны, будучи студентом Ростовского университета, во время лодочного путешествия по Волге; в 1950 году через Ульяновскую область писатель этапировался в казахстанский лагерь под Экибастузом, что впоследствии нашло отражение в поэме «Дороженька».
Солженицын настолько вдохновился ульяновской рецензией, что незамедлительно отправил в редакцию письменный запрос с просьбой дать координаты автора, который тоже не заставил себя ждать. В семейном архиве Астафьева сохранилось три письма писателя, в первом из которых Солженицын пишет: «Много мне пришлось прочесть рецензий на «Ивана Денисовича», целую тьму – центральных, провинциальных и заграничных, но так много среди них носят отпечаток газетных сенсаций, или политических деклараций, или простых пересказав или поверхностного скольжения.
Ваша – сразу обратила мое внимание глубоким существенным пониманием предмета повести, и постановки вопросов к ней, и ее традиции.
Поэтому и захотелось Вас разыскать и поблагодарить – не за похвалы, а вот за это понимание. Тем приятнее было получить письмо не из редакции, а прямо от Вас.
Обложка первого отдельного издания повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Лондон. Flegon Press. 1962
И солнце как действующее лицо повести – это тоже Вы заметили верно (только насчет кульминации в час дня у Вас чуть-чуть не так: Шухов не допускает, чтобы солнце подчинялось декретам, но Буйновский говорит без сарказма. Ему просто известно, что в 1930 году все стрелки перевели на час вперед, и полдень приходится на час дня.
Особо благодарю Вас за Ваше сердечное письмо. Такие письма очень обязывают. С каждым таким письмом все явственнее ощущаю груз на плечах – выдюжу ли? Потащу ли? <… >». Отрывок из письма цитируется по автографу, хранящемуся в семье А.Д. Астафьева. Датируется на основании пометы самого Солженицына.
Несмотря на неточность, допущенную ульяновским автором, рецензия, на наш взгляд, и сейчас не потеряла своей актуальности, и представляет интерес не только для историков литературного процесса. Приведем ее полностью.
«О повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», напечатанной в одиннадцатом номере журнала «Новый мир», многие говорят и спорят. Такой интерес не вызывают произведения литературы, обычные по содержанию и форме. Это произведение, действительно, выходит из ряда вон. В основу повести положен жизненный материал, связанный с временем культа личности, отрицательному действию которого долго подвергалась вся наша жизнь и с последствиями которого наша партия ведет борьбу. Решения прошедшего пленума ЦК КПСС – живейшее тому свидетельство. Потому-то слово мужественной правды о той поре находит отклик в душе каждого.
И вот перевернуты последние страницы. Книга производит глубокое впечатление. Нет, не сенсационными разоблачениями. Кто рассчитывает на это, может заранее не брать журнал в руки. Автор бесстрастно (разумеется, насколько позволяет предмет описания) повествует об одном дне заключенного особого лагеря Ивана Денисовича Шухова. Впрочем, так его называют только товарищи по бригаде. Для лагерного начальства он «Щ-854».
Солнцу не прикажешь. Ульяновская правда. Декабрь 1962
Шухов не какой-нибудь политический деятель крупного масштаба, которые обычно фигурируют в качестве примеров невинно пострадавших. Рядовой колхозник, представитель той громадной безвестной когорты тружеников, чьих имен не помнит история.
Двадцать третьего июня сорок первого взяли в армию, а с февраля сорок второго угодил за проволоку. Считается: «За измену Родине». И показания дал, что сдался в плен, желая изменить Родине.
Вернулся из двухдневного плена-де потому, что выполнял задание немецкой разведки. «Какое задание – ни Шухов сам не смог придумать, ни следователь. Так и оставили просто – задание… Не подпишешь – бушлат деревянный, подпишешь – хоть поживешь еще малость. Подписал».
Шпионов в каждой лагерной бригаде по пять человек, «но это шпионы деланные, снарошки». Сенька Клевшин «тихий бедолага», однобригадник Шухова, тоже шпионом по делу проходит. Тоже в плену был. Трижды бежал. Излавливали. В Бухенвальде был. Оружие для восстания проносил в лагерь. Гестаповцы подвешивали за руки, били. Чудом смерть обминул. Теперь отбывает срок здесь.
Капитан второго ранга Буйновский. Командовал отрядом миноносцев. В войну был связным офицером при английском адмирале. Тот в знак дружбы прислал ему после войны письмо и памятный подарок. Этого было достаточно, чтобы обвинить человека в измене Родине и заключить на двадцать пять лет.
Перед нашими глазами проходит вереница людей, выступающих в трагической роли «зеков». Все они поданы через восприятие Шухова, и оценка их чаще всего дается с его позиции. «Снаружи вся бригада в одних черных бушлатах и в номерах одинаковых, а внутри шибко неравно – ступеньками идет».
Выше тот, кто с помощью воли, энергии, ума и не прибегая к подлости (что подчеркивается многократно), сумел в этих нечеловеческих условиях сохранить человеческое достоинство.
Все остальные мерки (социальное происхождение, образование, прошлый служебный пост – анкета), которым в обычных условиях люди придают большое и часто решающее значение, в лагере отметаются, как шелуха. Фетюков на воле разъезжал в персональной машине. Тут он блюдолиз, вызывающий презрение и жалость за то, что не сумел «поставить себя».
Форма, избранная автором, сначала кажется произвольной. Думается, много не увидишь за один день глазами человека с ограниченным кругозором. Автор, правда, изредка вмешивается, но его дополнения служат лишь естественным продолжением того, о чем думает герой, и поэтому будто бы существенно не раздвигает рамок изображаемых событий.
Обобщая, можно было легко впасть в преувеличение. Невольно сгустить краски. Тем более что автор все это испытал на себе. Однако А. Солженицын сумел избежать этой опасности, проявив большой художественный такт и чувство меры.
В качестве образца взят день, «ничем не омраченный, почти счастливый», в который «выдалось много удач» на долю Шухова. Однако, взглянув на эти удачи, вы увидите, что все они основаны на уверенности, что могло быть гораздо хуже. В карцер его не посадили, хотя надзиратель и дал ему трое суток с выводом на работу за то, что он не встал по подъему вместе со всеми. Был болен. На «соцгородок» бригаду не выгнали работать. Пришлось больному, плохо одетому «вкалывать» на тридцатиградусном морозе в чистом поле. В обед он «закосил» лишнюю порцию каши. Бригадир удачно закрыл процентовку. Значит, будет еще три дня надбавка в пайке. Вечером подработал миску баланды. И не заболел, перемогся.
Невольно задаешься вопросом – если этот день был счастлив для Шухова, то каковы остальные три тысячи шестьсот пятьдесят три из его срока? И тут только вполне начинаешь чувствовать глубокий, трагический пафос, которым пронизана повесть.
Однако пафос этот не внушает чувства обреченности. Автор силой своего человечного таланта и широкого, независимого от мелкой злободневности взгляда на жизнь, сумел подняться до большой правды. Поэтому и высказанные им горькие истины очищают душу от всего мелочного и наносного, утверждают веру в добро и справедливость, как бы на них не посягали.
Солнце даже во тьме остается солнцем. Именно на этой параллели и основана композиция повести. Утро в бараке началось неудачно. Не лучше оно и на улице выдалось. Лагерные «засветляют» звезды. Трещит мороз. Завтрак. Идут на работу. «Солнце встает красным, как бы во мгле». Потом «солнце уже поднялось, но было без лучей, как в тумане». Шухов указывает на столбы тумана возле солнца. Латыш Кильдигс мрачно шутит – смотри, мол, как бы и на них проволоку не натянули.
Новичок Буйновский, не знающий еще лагерных порядков, во время обыска крикнул конвойным: «Вы права не имеете людей на морозе раздевать! Вы не советские люди!.. Вы не коммунисты!» И ему дали десять суток карцера. Немного спустя, под влиянием этого случая, он саркастически заметил, что и дневное светило, повинуясь приказу, выше всего стоит не в двенадцать, а в час дня.
Но Шухов усомнился в этом: «Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?».
Он еще не раз по наивности возвращался к этой мысли, пока не отверг ее бесповоротно. Правду не убьешь.
И не зря Иван Денисович на попытки баптиста Алешки обратить его в свою веру отвечает отказом, «потому что молитвы те, как заявления, или не доходят, или «жалобе отказать». Да и сам Алешка со своей слепой преданностью евангелию вызывает у него лишь сожаление.
Чувство уважения и восхищения пробуждает бригадир Тюрин. Не согнулся человек. В нем живет дух протеста и готовность отстаивать правду. Перечитайте сцену на стройке ТЭЦ, когда десятник Дэр пытался угрожать ему. И ест Тюрин, снимая шапку. А ведь за девятнадцать лет можно было опуститься. Выстоял.
Все, кто читал повесть, говорят, что язык ее производит неотразимое впечатление. Он живой и полнокровный. Изображенные им предметы кажутся объемными, и их можно потрогать с любой стороны, как скульптуру.
Необычность языка, на наш взгляд, объясняется тем, что нас приучили (и это тоже пережиток культа) к литературе, отражающей жизнь с точки зрения должного и желаемого. Иные способы изображения рассматривались как еретические. Отсюда и ведет свое происхождение приглаженный, обтекаемый язык. Многие беллетристы до сих пор так и катятся по этой торной дороге, не умея, а подчас и не желая менять позиций, которые принесли им лавры.
А если заглянуть поглубже в историю литературы, то мы найдем там немало примеров бесстрашия мысли и любви к честному, мужественному слову. Поэтому, говоря, что А. Солженицын порвал с традициями, нужно уточнить, какими именно. Отвергнув в своем произведении худшие традиции нашей жизни, он отказался и от эстетики, восхваляющей их. А. Солженицын продолжает лучшие традиции великой русской литературы. Поэтому один из героев его повести в ответ на заявление – искусство – это не «что», а «как» – заявил: «Нет уж, к чертовой матери ваше «как», если оно добрых чувств во мне не пробудит».
В заключение хотелось бы сказать несколько слов и о самом авторе рецензии. Родился Алексей Данилович в 1928 году в бедной крестьянской семье, окончил семь классов; во время войны, в эвакуацию, сбежал из обоза и примкнул к воинской части, всеми правдами и неправдами упросив командира оставить его в действующей армии на правах воспитанника. Пройдя войну «сыном полка», служил срочную. Окончил вечернюю школу и Воронежский университет по специальности «учитель русского языка и литературы», но связал свою жизнь с журналистикой. В областной прессе прославился как хлесткий и бескомпромиссный фельетонист и публицист, задевая многих чинуш своим бойким пером и не щадя ничьих репутаций. За что неоднократно третировался местными провластными идеологами и изгонялся с работы. В последние годы жизни увлекся научно-педагогической работой, работал ассистентом на кафедре философии местного пединститута, писал, но так и не завершил, кандидатскую диссертацию по социологии. Был уволен за шесть лет до пенсии по «сокращению штатов». Умер в 1982 году. По словам жены Астафьева Юлии Васильевны, с «его характером в ту пору было жить просто невыносимо. Сам про себя Алексей говорил: «Я неверующий, но христианин до мозга костей». Библейские заповеди – не убий, не укради, не лжесвидетельствуй – для него были святыми».
Александр Рассадин
Литература
В основу публикации положено выступление автора в Ростове-на-Дону на Международной научной конференции «Личность и творчество А.И. Солженицына в контексте мировой культуры», в Институте филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета 27–28 сентября 2018 года.
- Рассадин А.П. А. Солженицын глазами современника (К истории документов текущей словесности) // Литературное краеведение Поволжья. Саратов. 1997. С. 97-108. (СПИ. Вып. 1). В этой статье нами впервые полностью опубликованы и прокомментированы все доступные нам письма А. Солженицына А. Астафьеву. К сожалению мы не располагаем сведениями о письмах самого Астафьева, копий которых в его семейном архиве мы не обнаружили.
- Решетовская Н.А. Александр Солженицын и читающая Россия // Дон. 1990. № 2. С.57- 125. В этой публикации Решетовская приводит отрывок из первого письма А. Астафьева А. Солженицыну: «Легче жить, когда знаешь, что на свете человек, который не ради корысти или красного словца утверждает величие Шуховых, Клевшиных, Тюриных – простых и главных на земле людей. Большое спасибо».
Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.