И вижу дивный мир…К юбилею художника-летописца Дмитрия Архангельского

22 февраля исполняется 135 лет со дня рождения Дмитрия Ивановича Архангельского (1885-1980) – симбирского художника-летописца.

«Дорогой Дмитрий Иванович! Ваше солнечное искусство и Вы сами – олицетворение всего самого прекрасного, что встречается на нашей  матушке-Земле! Вы – талантливый самородок Земли Симбирской! Ваш «отец» - Симбирск, «мать» - Волга. Истоки таланта, духовной щедрости, величайшей доброты и теплоты – от народа и природы Земли Русской! Вы – достойнейший сын своих «родителей»! Они не только не забыты, они прошли главной темой Вашего искусства. Самоцветы Вашего таланта – акварели. Они будут вечно служить человеку истоками духовного наслаждения и познания красоты Родины», - писал один из многочисленных учеников Д.И. Архангельского своему учителю.

Уникальный человек, Д.И. Архангельский обладал многогранным дарованием: талантливый педагог, страстный краевед, историк, этнограф, коллекционер. Невозможно перечислить все то, что входило в круг интересов Дмитрия Ивановича, на протяжении многих лет любовно собиралось и хранилось им.

Нонна (слева) и Галя Архангельские

Симбирск [1913]

Фотограф Дм. Ив. Архангельский

Юбилей – прекрасный повод, чтобы еще раз поклониться светлой памяти этого святого человека, который был как неиссякаемый родник любви к людям, жизни, искусству и рассказать об одном, может быть, менее известном его почитателям таланте – таланте семьянина, любящего, заботливого мужа и отца.

Одна известная поговорка гласит: «Дерево держится корнями, а человек семьей». В семье реализуются мечты и желания, жизненные потребности и повседневные нужды человека. Именно семья позволяет человеку выжить, какими бы сложными ни были семейные испытания, позволяет творить, испытывать радость, видя свое продолжение в детях и внуках, быть счастливым. Дмитрию Ивановичу повезло. Именно такая семья окружала его на протяжении всей жизни.

Галя и Нонна Архангельские.

Симбирск. 1910-е гг.

Фотограф Д.И. Архангельский

В музейном собрании Ленинского мемориала хранится личный фонд Галины Дмитриевны Невзоровой, старшей дочери Д.И. Архангельского. Значительное место в нём занимают воспоминания – около двух тысяч страниц рукописного текста. В них – самые разнообразные сведения о Симбирске, проживании семьи в нём, о каждом из членов семьи. Очень подробно описываются улица, на которой жили Архангельские, дома, расположенные на ней, их архитектура, окраска, торговые лавочки с предупредительными лавочниками и многое другое. Но особенно детально, с большой любовью и ностальгией рассказывает Галина Дмитриевна об отчем доме, семейном укладе и традициях.

С глубоким уважением и признательностью она пишет о своих родителях, сделавших её детство счастливым.

Галя Архангельская

[1914 г.]

Бракосочетание учителя Симбирской Воскресенской церковно-приходской школы Архангельского Дмитрия Ивановича с дочерью надворного советника Надеждой Павловной Гумилевской состоялось в Воскресенской церкви 11 января 1908 года.

«Архангельские и Гумилевские были знакомы семьями, когда моей маме было 14 лет, а папе – 7. Как семьи познакомились, когда и где встречались, я не знаю. Только помню мамины слова: «Я ведь, было время, вашего папу нянчила». Да вот тогда никто не мог предположить, что детская дружба в дальнейшем закончится свадьбой. И возникнет новая семья, которая будет на редкость крепкой, прочной и верной до конца жизни.

Надежда Павловна Архангельская с дочерьми: Галей (слева) и Нонной (справа)

Симбирск [1913-1914 гг.]

Фотограф – Дм. Ив. Архангельский

17,0х10,8 см

Свадьба была очень скромной. У мамы даже не было подвенечного платья, она венчалась в единственном выходном платье – темно-бордовом шерстяном с высоким воротом, которое маме очень шло. И как хорошо, что свадьба состоялась, несмотря на протесты родителей и с той и с другой стороны. Они считали, что разница в летах помешает счастью. Но они ошиблись. Счастье было, и самое подлинное. Недаром же на всех фотографиях, где уже и мы с сестрой появились, мама среди нас всегда с улыбкой, похорошевная, счастливая».

27 февраля у Архангельских родилась дочь Галя, а 25 июля 1910 г. – Нонна.

Дмитрию Ивановичу и Надежде Павловне удалось создать и сберечь особый дух дома, далекий от мелких страстей и суеты, наполненный настоящим жизненным смыслом.

Старшая дочь Архангельских Галя за чтением

Симбирск. Не позднее 1916 г.

11,7х13,7 см

Фотограф Дм. Ив. Архангельский

Воспоминания Галины Дмитриевны связаны с самыми дорогими впечатлениями детства.

В них она поделилась семейной тайной, о которой ей поведала мать Надежда Павловна: «Моё появление на свет, такое долгожданное и радостное событие для моих родителей, было отмечено торжественно-трогательным ритуалом. Отец мой страстно желал всегда, чтобы его первенец – первый ребенок (независимо, девочка или мальчик) – непременно стал бы художником. И вот, чтобы это неодолимое желание было бы действительно исполнено, Дмитрий Иванович попросил родившегося младенца завернуть в его рубашку, дабы передать дитяти свой божественный дар, свой талант художника, и благословил его при этом на заранее предначертанный путь в жизни – стать художником. С самых младенческих лет незаметно и неустанно он направлял меня на этот путь, прямо не говоря мне об этом. Особенно же помогал и вдохновлял меня пример самого отца, художника, пылко и жарко влюбленного в искусство. Он пристально и неотступно руководил моим художественным воспитанием вплоть до поступления меня в институт».

Семья Архангельских

Дмитрий Иванович и Надежда Павловна с дочерьми Галей (слева) и Нонной

В центре – девочка из с. Прислониха

[1911-1912 гг.]

После окончания Ульяновской 3-й советской школы 2-й ступени и художественного отделения Московского текстильного института Г.Д. Невзорова связал свою творческую судьбу с мультипликационным кино.

Почти 30 лет она проработала художником – декоратором на студии «Союзмультфильм», а при создании таких мультфильмов, как «Конёк-Горбунок», «Аленький цветочек», «Золотой ключик», «Левша» была ведущим художником.

Вид на Симбирск от станции Часовня. Акварель Д.И. Архангельского

С раннего детства у Гали сложились удивительные отношения с отцом. Она уважала его, пожалуй, даже боготворила и нежно любила.

С младенчества ребенок рос среди запаха красок на палитре, картин отца, разговоров об искусстве. Творчество незаметно, исподволь входило в мысли, в сознание, в душу. Детство – это бесценный склад сокровищ, как писал С. Параджанов. Сокровищами своего детства и делится Галина Дмитриевна.

Комната в доме Архангельских

Из воспоминаний Галины Дмитриевны Невзоровой

«О моем отце написано много статей в газетах и журналах. Но я не буду касаться того, о чем уже говорили другие, а постараюсь воссоздать образ близкого и дорого мне человека каким он живет во мне.

Мысленно заглядываю в прошлое, в далекое детство и вижу – вот наш папа идет на этюды в свободной блузе, которую мама сшила ему сама, или, смотря по сезону, в свободном пальто и широкополой серой фетровой шляпе. Ходил на этюды папа ежедневно. Мы жили на Волге и поэтому главной темой этюдов была Волга. По пути становится и ласково говорит с каким-нибудь малышом. С ребятишками постарше приветливо поздоровается, скажет: «Здравствуйте, маленькие человечки!» и тоже о чем-нибудь побеседует. Иногда папа брал нас, детей – меня и сестру Нонну, с собой на этюды. Это было, как уход от реальной жизни в удивительную сказку.

Наш двор

- У нас было излюбленное место. Надо было пройти по нашей улице всего три дома, повернуть за угол, пройти еще несколько домов под уклон и вот мы на «Горушке». Так папа называл небольшой пригорок на склоне высокой и крутой Симбирской горы. Для нас папа расстилал на горушке одеяло. Мы рассаживались, и одеяло мгновенно превращалось в ковер-самолет. Это было удивительно!

Перед нами необозримый простор Волги, голубые дали, высокое синее небо с бегущими белыми облаками. «Смотрите, дочурки, - говорил папа, - мы летим на ковре-самолете, чуете!» И правда, легкий ветерок дует нам в лицо, над нами небо, его так много. Летим, конечно, летим! Как это прекрасно! «Ну вот, а теперь прилетели, - говорит через некоторое время наш папа. – Я буду рисовать, а вы побегайте здесь вокруг бугорка да посмотрите, какие здесь растут маленькие славные цветочки».

Наш сад. Иней

 И папа тут же, рядом с нами, начинал работать. Работал он всегда быстро, легко. Одновременно разговаривал с нами, что-то придумывал, шутил, рассказывал. Потом доставал из кармана конфеты, о которых мы и не подозревали и есть которые на ковре-самолете было ни с чем не сравнимое удовольствие. И как же нам потом не хотелось возвращаться домой, как жаль было расставаться со сказкой!

Совсем близко от нашей Шатальной улицы по склону горы рос лесопарк, который назывался Колки. Туда мы иногда ездили в детстве на извозчике на прогулку. Это было замечательно. Брали с собой много вкусных вещей, а в парке под открытым небом в ясные летние дни устраивалось нечто вроде загородного уютного кафе. Вокруг больших деревьев были построены столы и скамейки. В буфете на прилавке – огромные самовары блестели и испускали пар. Они-то  мне особенно запомнились… Все окружающее было настолько для нас, детей, необычным, новым, захватывающе интересным, что прогулки эти запомнились на всю жизнь. Мы гуляли под присмотром старших, сбегали с горы, спускались почти до самой Волги и собирали чудесные, нежные светло-сиреневые фиалки, такие крохотные и с таким изумительно тонким и приятным ароматом.

Пластов А.А. Галя и Нонна Архангельские 

Когда моей сестре Нонночке исполнилось три года, а мне к тому времени было уже четыре с половиной, наш папа подарил своим дочкам акварельные краски. Каждой по картоночке, где были приклеены три краски – лепешечки красного, синего и желтого цвета, и сказал: «Вот вам, детки, краски, учитесь ими работать, а краски эти волшебные». Мы обрадовались и очень удивились: «А что они могут делать эти краски, если они волшебные?» «А вот сейчас и увидите, - ответил папа. – Вот вам по чистому листу белой бумаги, вот кисточки. А теперь принесите из кухни 2 стакана чистой воды из-под крана, да попросите у мамы чистых тряпочек, они нам пригодятся вытирать кисточки.» Мы все выполнили и с нетерпением стали ждать, что же будет дальше. «Так, - сказал папа, - а теперь смотрите, что я буду делать, а потом и вы попробуйте».

Папа взял кисть, обмакнул ее в воду, потом взял этой кистью красную краску и покрасил на бумаге небольшой красный квадратик. То же он проделал с синей и желтой краской, каждый раз предварительно промыв кисточку в воде. «Вот видите, доченьки, у нас получился красный, синий и желтый квадратики, а нам нужны еще зеленый, оранжевый и лиловый. Как быть? И вот теперь смотрите дальше, только для этого нужно будет принести еще блюдечко». Мы быстро выполнили это. Папа взял кистью красную краску, а потом синюю и на блюдечке смешал их, добавив воды, а затем покрасил на бумаге и получился лиловый квадратик. Так же папа проделал с синей и желтой краской – вышел зеленый – вот чудо! И, наконец, красную краску смешал с желтой, получился настоящий оранжевый цвет – ну прямо, как апельсин! «Вот теперь видите, ребятки, что и впрямь краски-то волшебные! Попробуйте теперь сами. Конечно, сразу-то может и не получится, но впереди еще много волшебства»!

Симбирск. ул. Шатальная

Мы с сестрой рисовали всегда, с раннего детства. Вместе мы рисовали  и вместе устраивали выставки своих рисунков. Папа уже неоднократно выставлял свои работы, уже были его персональные выставки. На них иногда брали и нас. И вот, по примеру папиных выставок, мы устраивали свои.

Папа всячески поддерживал нашу инициативу. Творили мы сами. Свои произведения прикрепляли при помощи булавок к стенам и приглашали взрослых на просмотр выставки. Бывали высказывания, которые сулили не только радость, бывали и огорчения.

Но папа всегда нас поощрял, даже указывая на ошибки, не отнимал у нас надежды на успех, не давал возможности охладеть к рисованию. Помню его неизменный совет: «Поменьше черного, берегите цвет!» Ведь сам он всегда берёг колорит – ясный, светлый, жизнерадостный.

Наша Шатальная улица в городе Симбирске была очень тихая, спокойная, зеленая. Все дома на нашей улице имели своего хозяина, т.е. дома были частновладельческими. И мы тоже были хозяевами своего домика.

Я вижу всю нашу дорогую сердцу, родную «усадьбу» - дом, большой и тенистый фруктовый сад, двор, заросший высокой травой с тремя могучими вязами у забора и пышными кустами сирени по углам. А вот и живописные палисаднички, их два, с прекрасными разноцветными цветами. Это все мамины питомцы, она их заботливо выращивала и холила. И помню, как все вокруг наполнялось прелестью лета: запахами трав, земли, ароматом цветов… Цветы из палисадников иногда срезали. Их ставили в кувшины. И тогда наш папа писал с них свои яркие «горячие» натюрморты. Какое счастье было жить рядом с этим всегда неуспокоенным, ищущим, никогда не остывающим человеком. И все его творчество создано богатством его духа. Да и акварельные пейзажи– это прежде всего изображение состояния его чудесной души.

В этот дом наша семья переехала после смерти папиных родителей, которые жили здесь, а мы снимали квартиру в частном доме.

Я хожу по комнатам… На полу в столовой от порога к противоположному порогу к кухонной двери лежит домотканый красочный половичок (дорожка), купленный на базаре. Это очень уютно. Так и хочется пробежать по дорожке. Обои в столовой светлые полосатые – одна полоска охристая, другая – светло-серая. Ведь столовая днем самая темная комната: окно выходит на северную сторону, кроме того, на терраску, вход на которую устроен из сеней. Посередине комнаты большой, очень удобный стол, его можно было еще раздвигать при необходимости. Над столом висит яркая лампа под белым матовым абажуром. В столовой за обеденным столом свободно размещалась вся наша семья. Здесь мы пьем чай, завтракаем, обедаем. Но у этого стола были еще и другие задачи: он объединял нас в долгие, темные, зимние вечера, когда за окном рано темнеет, на улице идет снег, иной раз вьюга завывает, а у нас в столовой так уютно и светло, идет увлекательная работа – подготовка к елке, которая уже не за горами. Мы делаем, клеим и мастерим елочные игрушки. Папа с мамой здесь же, рядом с нами… одобряют, подсказывают и помогают нам. Весь стол буквально завален цветной бумагой и тонкой прозрачной папиросной. Цвета самые яркие и даже были золотые и серебряные листы. Клей, ножницы, нитки – тоже на столе. Нам елочных игрушек не покупали, мы их делали сами. И какое это упоительное занятие! Мы уже свободно клеили цепочки, флажки, хлопушки, различных форм коробочки (бонбоньерки их называли). Конечно, взрослые нам очень помогали, но хорошо запомнилось стремление сделать что-то именно совершенно самостоятельно.

И как же не хотелось прекращать работу, когда наступала пора идти спать. Но тут уж мама была неумолима.

Каждый день обогащал нас и делал жизнь всё интереснее.

Вот ещё одно из воспоминаний детства. Назову его «волшебный шкаф». У папы была маленькая, светлая отдельная комната, очень уютная, которая служила ему одновременно мастерской. Для нас, детей, это было священное место. Туда мы заглядывали редко. И не потому, что нам запрещали, просто мы сами не хотели нарушать таинства – здесь творилось искусство. Порог мастерской мы переступали торжественно и молча. Папа встречал нас всегда приветливо, радостно, охотно показывал, рассказывал очень интересно всякие истории, много мы узнавали там, многому научились. Наивысшим наслаждением для нас были те упоительные минуты, когда перед нами раскрывался заветный волшебный шкаф. И чего только там не было! В нем жили такие книги, такие вещи и вещички удивительные! Это было иное царство, иной мир. Теперь я знаю, что это была небольшая библиотека книг по искусству, любовно собираемая папой. Для нас, малышей, интересны были и обложки или даже только корешки, пестрые и красивые, за которыми скрывалась тайна. Но главное, в этом шкафу жил Билибин – великий чародей сказок. Он то и был нашим кумиром.

Все книги с иллюстрациями Билибина, что в ту пору выходили в свет, были собраны у папы. И по сей день у меня сохранилось отношение к прекрасно изданным красочным иллюстрациям художника Билибина, как к идеалам сказочности. В детстве же нарядные, невиданной красоты страницы этих книг особенно привлекали нас. Даже сам цвет очаровывал. Цвета          яркие – чистая киноварь и золото, глубокий синий и охра, и всё в узорах, всё так красиво! Много раз брали мы эти книги в руки, как зачарованные рассматривали чудные картинки, бережно перелистывали страницы и так же бережно возвращали книги папе. А он тоже бережно и любовно ставил их на место.

Кроме того, в папин шкаф просто смотреть было так интересно. Помимо книг там непременно находилось ещё что-то необычное: японский веер или чашка, или красочные коробочки из папье-маше, фарфоровые статуэтки или простые яркие деревянные игрушки, купленные на базаре, да и многое, многое другое. Память об этом шкафе чудес сохранилась у нас на всю жизнь.

В мастерской стоял ещё небольшой рабочий стол, железная узкая кровать, табуретка и стул. Вдоль стен – множество самодельных из простого картона папок с акварелями, рисунками, стояли холсты, рулоны бумаги, ящики с красками. Тут же на полках и на подоконниках стояли в стаканах кисти, баночки с клеем и для воды, палитры с акварельными красками, этюдники и многое другое. По стенам всюду висели работы папы, написанные и маслом и акварелью. Они постоянно менялись, выставлялись новые. Всё в этой комнате было непередаваемо интересно, ко всему у нас, детей, было благоговейное отношение.

Справа от мастерской – дверь в комнату, которая называлась в те времена залой, не гостиная, а громко – зала.

Досталась она нам вместе с домом по наследству. Была наша зала не заставлена вещами, мебели было у нас маловато, и все же, что полагалось, было. Диван и два кресла по бокам, обитые темно-красной тканью, стояли у изразцовой печки. Перед диваном стоял маленький круглый столик, легкий, цвета светлого дерева. На нем ничего не лежало, и он ничем не был покрыт. Первая стена свободная, лишь два стула нашли здесь временное пристанище… У стульев гнутые спинки цвета охры, как у столика, и такого же цвета большая деревянная кадка стояла на полу между двух окон с декоративным растением, напоминающим лиственницу. Такие кадки на полу с декоративными растениями были в то время общепринятым украшением всех зал, у кого они были. Только растения были различные. Это было традиционно, в духе времени. В более богатых домах были приняты пальмы, а также вьющиеся растения, обрамляющие бытующие тогда в домах арки. Тогда заводили уже две кадки по обе стороны арки. Из каждой кадки растения вились по стене ввысь и наверху арки соединялись. Это очень красивое, благородное  и приятное украшение комнаты. Обои были светлые, желтовато-охристые с мелким рисунком… А над дверью большой, писанный масляными красками, натюрморт. Как сейчас его вижу. Впоследствии таких картин-этюдов маслом папа больше не писал. Вижу красивые шелковые ткани нежной расцветки – одна цвета слоновой кости, другая – бледно-розовая, так затейливо и изящно уложены, что создают бесчисленные узорчатые складки. И в них игра красок. Два цвета то сгущаются, углубляются, то сливаются и создают новые оттенки. На фоне этих шелковых тканей поставлены два больших граненных флакона с духами – один побольше, другой поменьше. Сама форма флаконов была необычайна, выпукла, оригинальна. Натюрморт написан, как всегда, легко, свободно, «мазисто». Издали все оживало: играл шелк тканей, блестели флаконы и были такие выпуклые, «как живые». Как бы я хотела, чтобы этот живой и нежный натюрморт, моего папы, висел бы сейчас у меня в комнате, а я бы любовалась им ежедневно.

Когда нам мама позволяла, мы с сестренкой приходили играть в залу. Там мы играли в путешествия. Из дивана, кресел и стульев получались отличные поезда, пароходы или просто извозчики, смотря по ходу игры. И мы с увлечением таскали узлы, разную поклажу, покупали билеты, спешили, опаздывали, терпели беды, случались и приключения, словом, с увлечением творчески играли.

Наша детская спаленка оставила большой след в моей памяти. В ней заключен был кусочек моего детства: радостного, беззаботного, счастливого.

Наши родители были людьми с очень ограниченными материальными возможностями. Среди семей нашего круга мы были даже бедны, но мы, дети, этого не знали. Ведь для нас делалось все, чтобы мы были счастливы. Мы обходились без излишеств, а остальное у нас было все. Наши родители сами умели делать многое, умели и нас увлечь интересными делами, а не только забавами. Думаю, что у нас было много такого, что было интереснее, чем у иных детей, которые имели изобилие дорогих покупных игрушек.

В нашей спаленке проходила часть нашего счастливого детства. С нами рядом всегда была наша мама. Комнатка была теплой, чистой и приветливой, с двумя большими окнами на юг и запад. Стены, потолок и печка были выбелены мелом, все сверкало чистотой. Окна занавешивались гардинами, сшитыми мамой из плотной материи цвета слоновой кости. При помощи целой системы колец и белых шнуров гардины на день поднимались кверху и образовывали наверху красивые волнообразные обрамления окна. Это очень украшало комнату, а вечером с занавешенными окнами становилось уютно и словно теплее. Три простых железных кровати стояли у стен. Одна большая, мамина, моя поменьше и совсем маленькая с сеткой – кроватка моей сестренки. Ее кроватка стояла около печки. Покрывались все кровати белыми домашней вязки одеялами. На подушках обязательно были белые батистовые накидки с кружевами и прошивками. На наших с сестрой кроватях еще лежали «саше» - прямоугольные мешочки, тоже в кружевах и красиво и ярко вышитые нашими тетушками. Назначение этих саше было складывать туда на день ночные кофточки, которые мы каждую ночь обязательно надевали. Наши кроватки выглядели очень нарядно. И даже при нашей бедности комнатка выглядела очень уютной… Многое в этой комнатке было сделано руками родителей. На стене висела папина картина, небольшая, написанная маслом – Волга в ясную погоду. Небо и вода голубые, на берегу три ветлы. Этот мотив папа часто повторял акварелью. Кроме того, на стене висел календарь в изящном паспарту тоже папиной работы. Тут же две-три наших с сестрой аппликации. Из самодельных предметов запомнились еще три коврика на полу у каждой кроватки и очень красивое широкое полотенце, вышитое гладью красными нитками. Рисунок – растительный орнамент: переплетение цветов, листьев, веток. В середине была вкомпанована надпись «Чист – здоров». Я очень любила это полотенце и считала его предметом роскоши. Кроме кроватей в комнате находились еще два небольших комода, маленький стол, три стула, две табуретки. Комоды были поставлены один против другого. Один у окна, другой далеко у стены. Были они разные. Один, что у окна, старинный, пузатый, желтый, полированный. Это папин любимец как образец старины. Другой, видно, купленный незадолго до моего рождения, стиля модерн, какие в ту пору были в ходу, довольно-таки нелепый, но как мебель сослужил нам в свое время верную службу. В старинном комоде верхние ящики находились в папином ведении. Там были журналы, бумаги и еще что-то, что нас, детей, не касалось. Но зато нижний ящик был целиком отведен детям… Кроме того, в нашем распоряжении находился стол, где игрушки уже жили и действовали. Завершали убранство комнаты стулья, а в углу около двери две табуретки и полка с предметами для умывания нас, детей. Этот уголок был нашей умывальной комнаткой. Тут стояли голубой эмалированный таз и кувшин тоже голубой, но посветлее. На полке – зубные щетки в стаканчике и зубной порошок. Кроме того, была у нас в употреблении для мыла замечательная тарелочка. Голубая полоска окаймляла края тарелочки, а в середине было множество незабудок – голубые, разных оттенков, они были прелесть как хороши! Этой тарелочкой я часто любовалась, смотрела и насмотреться не могла…

В соседстве с умывальным уголком находился «новый» комод. В ящиках комода лежало все наше белье и одежда. Прямоугольное зеркало висело над комодом в широкой старинной раме. Запомнились и мелкие вещицы, что лежали и стояли на комоде. Мамина рукодельная деревянная шкатулочка с изображением какой-то пасторали – подарок папиных учениц-гимназисток. Лежали наши расчески в пестрых саше, ленты, подушечка для булавок и иголок…

В нашей простой, но удивительной спаленке существовал еще один предмет, который и делал в моих глазах всю нашу комнатку голубой. Это маленький ночничок, под голубым абажуром. Абажур имел форму шара и надевался прямо на ламповое стекло. Лампа была керосиновой, трехлинейной. Сам резервуар ночника был фарфоровый, тоже голубой с милыми цветочками. Для меня, ребенка, эти цветы, розовые и белые на голубом фоне, были дивно хороши. Ночничок мама зажигала вечером, когда мы ложились в постель. Иногда он горел всю ночь, но не всегда. По вечерам же горел долго, пока мы окончательно не засыпали. Я пишу так подробно о всяких мелочах, потому что тем самым словно вновь переживаю свое детство…оно было светлым…

Начиная с раннего детства, папа прививал нам любовь ко всему прекрасному, учил нас внимательно всматриваться в окружающий нас мир, учил умению видеть и любить красоту. И вся наша домашняя обстановка тому способствовала. С нами рядом были картины, этюды, книги по искусству, иллюстрации, старинный фарфор и многое другое прекрасное.

С детства мы находились среди папиных картин, мы были окружены ими, были с ними рядом, постоянно видели всё новые красочные изображения привычных, знакомых и понятных нам уголков города, Волги, домашних предметов, цветов. Иной жизни без этих картин и этюдов мы не могли себе и представить. Особенно привлекала Волга. Мы выросли на Волге, видели её ежедневно, любили её и тосковали в разлуке с ней. В папиных картинах и этюдах жила та самая Волга, которую мы знали и любили.

У нас с сестрой было счастливое, очень счастливое детство – безмятежное, безоблачное, про которое говорят – золотое! Этим мы обязаны нашим родителям.

Моему дорогому отцу, солнечному человеку, солнечному художнику, всю жизнь свою отдавшему людям – великое спасибо и поклон до земли!

Подготовила

Валентина Костягина – старший

научный сотрудник отдела

фондов ОГАУК «Ленинский мемориал», Ульяновск

Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.