Аркадий Шилклопер: Музыканты сейчас превращаются в целителей

 Спустя 30 лет он вернулся в Ульяновск. И все эти годы Аркадий Шилклопер удивляет меломанов. Сначала он подарил яркую сольную жизнь валторне, звучащей обычно из задних рядов оркестра. Потом вывел на сцену двухметровый альпхорн, созданный для подачи сигналов в горах.

Выступив в Ульяновске на открытии двадцатого юбилейного концертного сезона Ульяновского государственного духового оркестра «Держава», один из самых знаменитых валторнистов мира рассказал «Народной газете», чем его пленила валторна, почему шофар и запах барана неразделимы и зачем музыкант уехал в Берлин.

- Аркадий Фимович, помните, что играли в первый свой приезд в Ульяновск? 

- Это было произведение Александра Розенблата, специально для меня написанное, называлось оно «Концертино 13». Почему 13 - потому что в нем было 13 нот. Я уже давно его не играю, хотя оно мне нравится. А запись, которую мы делали, куда-то пропала...

- Вы же вообще в России выступаете не часто.

- Теперь уже часто. Несколько лет назад я две трети концертов давал за рубежом, а треть - в России. Из-за этой ковидной истории чаще выступаю в России, потому что много концертов перенеслось. 

- Может, благодаря этому валторну услышит больше российских зрителей. 

- Я как раз за то, чтобы приходили не случайные люди, а те, кому интересно. Но интересы могут быть разные. У кого-то музыкальный интерес. А кто-то хочет посмотреть на инструмент как на диковинку. 

- Чем валторна лично вас пленила?

- Это самый близкий к человеческому голосу инструмент, универсальный с точки зрения тембра. В оркестре она играет дипломатическую роль - может сочетаться и с деревянными духовыми, и с медными, и со струнными. И я дипломат, люблю, чтобы и нашим и вашим. Валторна органично звучит в разных ансамблях. 

- На чем еще вы играете?

- У меня большая коллекция инструментов: покупаю в поисках красок, тембров. У меня два австралийских диджериду, три раковины. Самая большая, с Бали, издает очень громкий потусторонний звук… Есть инструменты с историей, например помповый охотничий рог корно да качча и пастуший рожок корно пасториччио, а есть совсем новые: альпофон (альпийский рог, напоминает клюв тукана), фогельхорн и элефантхорн. Заказал себе в Швейцарии тибу - металлическую трубу длиной под два метра. Раньше я делал почти цирковые номера: сразу на двух охотничьих рожках исполнял пьесу «Савка и Гришка сделали дуду» и при этом пел. Но шоу мне надоело.

- Несколько лет назад Сергей Летов, с которым вы играли в коллективе «Три О», выступал в Ульяновске с очень авангардной фри-джазовой программой, и в антракте ушло просто ползала. У вас такое бывало?

- Чтобы уходили, бывало. Но уходят единицы. Я ведь компромиссный человек. Да, я играл с Сергеем Летовым, потому что мне было интересно постичь эстетику фри-джаза. Мне интересно было, чем эта музыка может тронуть кого-то. Мне был интересен процесс. Мы своей музыкой разрушали, но на месте разрушенного я всегда старался что-то строить. 

- «До основанья, а затем…»?

- Примерно так. Я по природе своей созидатель, а не разрушитель. Но в какой-то момент мне это немножко надоело. Почему? Потому что я же вроде как художник, и разные инструменты для меня - это краски, которые помогают мне создавать звуковые картины. И фри-джазовая история была для меня очень сильной краской. Мне ближе такое явление, как компровизация (композиция + импровизация). Это слово придумал, к сожалению, не я, а швейцарский музыкант ирландского происхождения Джон Вольф Бреннан. Это очень точное описание того, чем я занимаюсь. Я сочиняю музыку, но у меня остается пространство, внутри которого могу существовать не только я, но и кто угодно. Даже в программе с вашим духовым оркестром такие пространства есть, хоть и немного.

- А не было ли претензий от альпийцев в стиле: «Что он делает с нашим рогом?»

- Раньше в Швейцарии меня не принимали: мол, играю на роге слишком быстро. Сейчас меня приглашают вести там мастер-классы, например в следующем году - для валторнистов базельского симфонического оркестра. Буду швейцарцам показывать, как играть на альпийском роге. Забавно, не так ли?.. Я даже написал альпийскую народную музыку, целый сборник издал! Правда, не указал, что сочинения мои. Альбом Pilatus стал очень активно продаваться в Швейцарии. И покупала молодежь! Молодые швейцарцы говорили своим отцам: «Смотрите, какую музыку можно играть на альпийском роге!» Это примерно так же, как «Иисус Христос - суперзвезда» Уэббера ставили в церквях, чтобы молодежь туда ходила. 

- Музыкальный клип «Нерехтских рожечников» собрал тысячи просмотров на «Ютьюбе». А что вам по вкусу?

- Очень люблю финский ансамбль Vartinna. Это попсовая группа, работающая на финском и карельском фольклоре. А что касается рожечников, я бы не сказал, что эта музыка популярна. Да она и не была популярна. Это же все носило обрядовый характер. Это же все пастухи. Впрочем, как и альпийский рог, тоже инструмент пастухов. Но однажды Леопольд Моцарт, отец Вольфганга Амадея, услышал пасторальный рог и написал «Пасторальную симфонию». И ее часто играют, в том числе я. Но я долго играл ее на альпийском роге или на валторне. И только в Зальцбурге, в библиотеке Моцертеума (Зальцбургской консерватории. - Ред.), мне нашли буквально три страницы о пасторальном роге, и там была его фотография. По ней мой друг из Германии мне сделал инструмент, потом еще один - на них я играю произведения Леопольда Моцарта. Нерехтский рожок у меня тоже есть - мне его подарили, но играть я на нем не умею. 

- Вы так легко об этом говорите?

- Потому что это и традиция другая. Даже ментальность другая. Там все очень непросто. Мой друг Сергей Старостин, известный в среде фольклористов человек, рассказывал, как они поехали в деревню записывать женщин, играющих на кугиклах (русских флейтах Пана. - Ред.). А это ведь настоящий джаз! Они импровизируют, но так чувствуют друг друга! И с ними была девочка, которая изучала кугиклы. Она взяла инструмент и стала подыгрывать кугикильницам, а Маричка, известная исполнительница, останавливает ее и говорит: «Не туда идешь. Слухать надо и ладить!» Это же гениально! Вот она, народная мудрость! В оркестре, в ансамбле и даже в диалоге разве не так? 

- Как по-вашему: рожки или кугиклы уже вряд ли вернут себе былую популярность? 

- А оно и не должно быть популярно. Но мы должны показывать, что это есть, что это наша традиция, что это наши корни. Ведь как без корней? Из-за этого, кстати, много проблем. Надо народ вернуть домой. И дело не только в музыке. Традиции складываются из чего? Былины, сказания, обряды, одежда и так далее. Это большой мир, который тебя держит, и чувствуешь, что ты часть этого мира. Почему так много людей уезжает отсюда? Потому что они уже давно потеряли свои корни. 

- Но вы ведь тоже живете в Берлине и играете на альпийском роге.

- У меня другая история. Я уехал из-за сына. Я не люблю слово «инвалид» - он просто другой. А в той среде, в которой мы живем, такие люди никому не нужны. Тут и нормальные-то не нужны (смеется). Можно быть в другой стране, но не быть оторванными от корней. У меня есть подруга Юля Светличная, она организовала в Америке ансамбль русской аутентичной музыки. То есть традиции должны быть внутри. Когда ты чувствуешь, что принадлежишь даже не народности, а нации. Хотя нация… Я вообще непонятно кто - «гибрид». Папа у меня был еврей, мама наполовину марийка, наполовину русская. Я никогда не чувствовал еврейских корней. Но при этом я играю на шофаре (еврейский ритуальный рог. - Ред.). Не потому, что я еврей, а потому, что мне его подарили. Он у меня 14 лет лежал, и тут вдруг появилась программа - меня пригласили сыграть в Буйнакске на открытии заброшенной синагоги. И я подумал: раз связано с синагогой, а у меня есть шофар, значит пришло его время. Вот только пахнет он очень плохо, это же бараний рог. В Буйнакске я поинтересовался у раввина, что можно с этим сделать. А он сказал, что ни в коем случае ничего делать нельзя, потому что запах принадлежит инструменту. Без запаха это уже не шофар. И я привык. Мне даже нравится. 

- Любопытно, а медные инструменты имеют свой запах? 

- Они имеют вибрацию, особенно если это хорошие инструменты. А запах… если долго его не чистить, то запах будет (смеется). Но мои инструменты делали только для меня, и пользуюсь ими только я. 

- Особенно это важно в условиях пандемии.

- Это да, но еще нужно сказать и о целебных свойствах музыки. Мне кажется, музыканты сегодня превращаются в целителей. И лучшая вакцина - это музыка, которая трогает, которая исцеляет. Ушедший от нас в 2018 году Миша Альперин, мой друг, с которым я и Старостин играли в Moscow Art Trio, тоже говорил: «Мы целители». 

Игорь УЛИТИН

Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.