Жительница Старомайнского района выпустила очерк в память об отце-партизане
Воспоминания о партизанской молодости Александра Гужева, с которыми он делился с дочерью, Светлана Александровна представила на Всероссийский конкурс «Герои Великой Победы». Она прошла первый тур, за что награждена памятной медалью и сертификатом.
Сколько помню свое отрочество, отец за пишущей машинкой стучит по буквам, печатает «Макея». В 1954 году вышла в свет его книга о боевой жизни партизанского отряда, в которой он принимал непосредственное участие. В лесах Белоруссии в годы Великой Отечественной войны широко развернулось партизанское движение. Командиром 620-го партизанского отряда имени Чапаева был молодой лейтенант Макей Севастьянович Михолап. Отец рассказывал, как попал в его отряд, вырвавшись из Могилевского концлагеря. В партизаны шел не один. Дорогу в лес ему решились показать семнадцатилетние хлопцы, которые в пути прониклись к истощенному раненому красноармейцу состраданием и уважением. В самой глухой лесной чащобе нарвались они на полицаев, шнырявших в лесу. «Куда путь держите?» - спросили отца, старшего в группе, воткнув дуло автомата в его живот. Отец содрогнулся, но, не отводя глаз, ответил: «Идем в партизаны». Бесконечными показались секунды, отделявшие жизнь от смерти. Мысль о ней тяжелым обухом отодвинула другая, более страшная - «из-за меня пропадут хлопцы». Но полицаи рассмеялись, похвалили отца. «Герой! И хлопцы твои держались молодцом. Покажем вам дорогу к Макею». Так отец прошел суровую проверку. Полицаи оказались переодетыми партизанами, шли по заданию, как намекали, для установления связи со старостой села. А хлопцы домой так и не вернулись - воевали до конца войны. О страшной этой войне, отдельных эпизодах из своей жизни отец рассказывал не часто, потому в разные годы слушала я его с большим интересом и вниманием. В 1940 году отец окончил Московский университет и вместе с семьей выехал на работу в Западную Белоруссию, которая до 1939 года была территорией Польши. Через несколько месяцев пришла повестка из военкомата. Призывали на краткосрочные военные учения, они закончились отправкой на фронт. Война застала отца под Брестом в должности командира роты. В первом же бою за Могилевом на реке Сожь он был ранен. «Я еще бежал в атаку на ноге, перебитой ниже колена, не чувствуя боли, - рассказывал отец, - и вдруг упал. Увидел, что правая нога лежит на земле перевернутой и как бы отдельно от меня». Истекающего кровью бойца доставили в медсанбат. Рана оказалась тяжелой.
- Если бы пуля прошла навылет, а она застряла. Операцию сделать не успели, - сокрушался отец, - немцы подоспели, захватили госпиталь. Поубивали наших врачей, постреляли всех тяжелобольных и кто громко стонал. У меня зубы от боли и гнева стиснуты. Вот с какой памятью жил: отец все поглядывал на коробочку между нами. В коробочке на вате лежал темный кусок металла - пуля, мучившая его более 10 лет.
- Избавился, наконец! А нога так короче и осталась, хромать папка твой будет. Да костыль, чай, не подведет. Он тяжело поднялся с дивана и положил коробочку рядом с орденом Красного Знамени и другими боевыми наградами в шкаф.
- В плену я не по своей воле оказался. Когда кости на ноге чуток срослись, появилась надежда на побег в партизаны. Бежал как? Это, дочка, легко одним словом сказать - «бежал». А на деле так было. Немцы, чтобы горшки выносить по утрам за ранеными да раздавать жидкую похлебку из бульбы или брюквы, оставили при госпитале двух пожилых белорусок. Одна все приглядывалась ко мне. Раз застала за снятием грязных бинтов на раненой ноге. Немцы не лечили нас. Ни медикаментов, ни перевязочного материала не выдавали. Каждый день из палаты выносились трупы, что устраивало врагов. Чем меньше русских в палате, тем меньше котел для еды. В моей ране завелись опарыши. Я их вытаскивал с омерзением. Не знал тогда, что они меня спасали от гангрены. Женщина шепчет, давай, мол, сынок, помою твои бинты. Я отдал.
На закате октября все еще светило солнце. Скоро принесла она чистые бинты и засыхающие листья подорожника. Я сделал перевязку, поблагодарил. Она плачет беззвучно и опять шепчет: «Сынок, похож ты на мово старшого хлопца. Я тебя за него выдам. Согласен?». Я кивнул и дня через три переселился в хату к Даньковым. (Немцы поначалу охотно отдавали безнадежных калек на жительство селянам). Благодаря драникам и молоку силы отца с каждым днем восстанавливались. С молоком поначалу случился конфуз. Жадно припав к крынке в первый день у Даньковых, он опустошил ее и с нарастающим изумлением и тошнотой вперился глазами в донышко. Там увидел он толстую живую лягушку. Недоразумение разрешила сама хозяйка: «Ай-ай, не предупредила! Лягушку ложем в крынку, сынок, чтобы молоко не скислось. Это уж так заведено испокон веков». Отец быстро сошелся с молодым сыном хозяйки. «Хорошо бы до снега к партизанам добраться, но одному, тропы не зная, не дойти». К ноющей боли при ходьбе он привык. Однажды подступил к сыну хозяйки, оставшись наедине с ним за воротами хаты. Спросил напрямик, поможет он добраться до партизан? Хлопец мотнул головой утвердительно, но сказал, оглядываясь на хату, что в урочища один не поведет, только с другом. Друг Свирид оказался смышленым хлопцем старше своих лет, с пробившейся, но еще прозрачной бородкой. «Дорогу сыщем», - пообещал он с явным воодушевлением. Заговорщики условились встретиться ранним утром следующего дня.
Партизанский отряд Макея Михолапа к 1942 году разросся и, обретя статус бригады, держал круговую оборону на Могилевщине. Боевые действия согласовывались с Клическим райкомом партии. Фашисты так возненавидели партизан, что не брали в плен, мучили и убивали на месте. Отец более трех лет не расставался с записными книжками. В немыслимых условиях при свете коптилки под завывание вьюги в занесенной снегом холодной землянке, под бормотание и стоны во сне друзей-партизан отец увековечивал имена, даты, события - всю партизанскую жизнь макеевцев с разнообразием характеров людей, трагичностью событий войны и моментами обычного человеческого счастья. Порой карандашные строчки неровностью выдавали безмерную усталость. Гибель Макея и партизанских друзей «пеплом Клааса стучали в сердце». Так зачиналось рождение романа «Макей и его хлопцы», повести «Партизанские ночи». А повесть «Тираспольские ворота» о подвиге нашего земляка Алексея Наганова печаталась и на белорусском языке.
В маленьком белорусском городке Клецк в 1945 году отец слег в госпиталь с мучительной болью в позвоночнике. В городке еще хозяйничали власовцы. Расстреляли через окно жену с новорожденным сыном на руках первого секретаря горкома, добрались и до нашей семьи. Ограбили и увезли на телеге весь послевоенный скарб. Узнав о налете бандитов, отец принял единственно правильное решение: возвратиться на родину, в родное Поволжье. Не имел он права подвергать опасности семью, чудом пережившую оккупацию, с которой только что встретился. Как-то раз я спросила, отчего у него открылись боли в позвоночнике.
- Отряд наш партизанский в засаду попал, дочка. Фашисты воспользовались первомайским праздником в 1943 году. Мы этот праздник и в лесу справляли. Окружили нас. Пришлось бежать, в болотах спасаться. Залегли в топи пахучего травостоя ничком: фашисты с собаками охотились на людей, спускали ищеек на наших товарищей. Мы, укрывшись водорослями, под торчащими стеблями нераспущенной еще таволги слышали их душераздирающие крики. Втискивали себя в студенистое, хлюпающее болото, а дышали через трубочку из бересты. Вот и застудил позвоночник. Наша семья вернулась в Россию в 1946 году. Отец, заполняя анкеты, не скрывал, что был в плену. Этот факт не раз мог привести к трагическим последствиям, так как отец часто неудобен был начальству, забывал, что «критика снизу - это яд». Такое было время…
- Не горячись, дочка! Да, гибли солдаты миллионами на этой войне с именем Сталина, как ты говоришь, узурпатора. И в моей книге это отражено. Но «не ненависть, а любовь к истине руководили моим пером». Это слова, между прочим, нашего земляка, поэта и партизана из Симбирской губернии Дениса Давыдова. Думаю, знал отец больше, чем мог сказать. Начинающие литераторы семидесятых тянулись к чуткому и опытному собрату по перу, каким был отец. Одним из талантливых, позднее ставшим маститым, известным стране поэтом, был волжанин Николай Благов. Отец стал первым редактором его сборников стихов. Вот с какими словами признательности дарил поэт свои сборники отцу. «Первому и самому мудрому редактору моему, герою-партизану, бойцу сабельной чистоты».
В последний раз я встречалась с отцом зимой 1987 года. Он работал над новым выпуском «Макея», вставлял новые эпизоды, один из которых особенно впечатляет. «Я не мог внести его в книгу, так как, во-первых, не ручался за достоверность, а во-вторых, он был связан с именем Сталина. Но в Гродно встретился с одним из героев моей книги Парховченко Иваном Григорьевичем, комиссаром партизанского отряда, и он подтвердил реальность легенды о столе. Даже подарил фотографию стола, смотри, дочка, это сам Парховченко, а это тот самый стол, - с восторженной ноткой говорил отец». Стол был инкрустирован разными породами деревьев. Мастер не один год делал заготовки из пластин темного мореного дуба, смуглой, мягкой древесины сосны, молочного цвета древесины осины. Клеем он не пользовался. Сверлил отверстия и загонял шпоны. Стол предназначался в дар нашему вождю от белорусского народа. Но началась война, и стол вместе с его мастером Орловым попал в руки фашистов. Те потребовали, чтобы мастер срочно переадресовал свой шедевр: приближался юбилей Гитлера, которому исполнялось 50 лет. Мастер прикинулся больным. Ему угрожали расправой. А в это время партизаны готовили операцию «Свадьба», в результате которой стол был отбит и вместе с мастером отправлен самолетом в Москву.
Отец кутался в плед. Мечтал о весне.
Она пришла румяная, шумела листьями молодых тополей. Утро вливало прохладу в открытую настежь дверь лоджии. Отец дохромал до письменного стола и вдруг стал медленно сползать со стула, на который присел. «Что это?» - прошептал он, не веря и изумляясь приходу своей смерти. Это было утро 17 мая 1988 года.
Светлана Гужева
Читайте наши новости на «Ulpravda.ru. Новости Ульяновска» в Телеграм, Одноклассниках, Вконтакте и Дзен.